Знаю что ждали...*жмуриться от своей гадливости* ладно, вот вам...тададада!
"29"
читать дальше
Сцена третья: в анатомическом театре.
«Разговаривать с трупами – дело самое что ни на есть благодарное», думала Тая Бригина. Собеседники они учтивые, никогда не перебивают с мнением вашим соглашаются и при этом сохраняют такое неподвижное и умудренное лицо, что кажется – вы сумели убедить в своей правоте великого специалиста. В общем, куда приятнее беседовать с окостеневшими интеллигентами, чем скажем со старым патологоанатомом арговского морга.
Эмма Захаровна Труденцова была жесткая и часто матерящаяся бабка, помногу курившая и вообще не отличающаяся ничем светлым и приятным. Она, проработав в клинике двадцать с хвостиком годков, была заменена всего двадцать четыре месяца назад молодым специалистом из Мечникова – Таисией Львовной Бригиной, девушкой для этой работы буквально созданной. Но сей оскорбительный факт не мешал Труденцовой каждое утро вот уже два года навещать свою приемницу и прочищать ей мозги своим сухим скрежещущим матерным басом.
Видимо, Эмме Захаровне здесь пришлось нелегко. Безжизненные синеватые стены морга, легкий запашок, холодина, преследующие по всему помещению взгляды мертвецов…в общем, и Арго и Скобинович, решили ее отпустить пока не поздно.
И Тая думала «Девятый круг Данте, они должны были списать маразматичку раньше».
Привычка не отпускала Труденцову, она гуляла по моргу как по собственной квартире на Мойке, прихлопывая подошвами дешевых кросовок. В такие моменты она походила на сторожевую собаку, старую, которую спустили с цепи на волю, но она по-прежнему приходило на место у дверей и недоверчиво пялилась на нечёсаную болонку, занявшую ее место.
Хотя нет, это место было безраздельно Бригиной. И Труденцова понимала, своим трудно держащимся за ушами умом, что только такая ненормальная, как Таисия, сможет спокойно пребывать в этом чистилище. Хотя и рычала недовольно, не уступая по привычке:
- И сколько сегодня?
- Из третьей палаты поступила Крыжовникова, - любезно заметила Тая, таким голосом будто говорила не о трупе, а о слегка приболевшей пациентке, - я ее уже проверила, скончалась от внутреннего кровотечения. Очень симпатичная бабушка, могу познакомить.
Труденцова скривилась и остановила свои болезненные расхаживания.
- Дура больная, - буркнула она внимательно вглядываясь в Бригину, – как тебя на работу только взяли?
- Ну, сначала была беготня с документами, потом пришлось идти кланяться Арго и Александр Архипыч оценил мои познания в анатомии. Ну а дальше вы все сами знаете. Мы с вами уже 730 дней об этом говорим. Я конечно польщена вашим вниманием…
- Ой, помолчи, - Труденцова опять зашагала. От бессилия ей пришлось издать раздраженное ворчание.
- Эмма Захаровна, может вас с Катюшей познакомить, все-таки? Вы вроде поладить могли бы, - протянула Бригина с невинным лицом. Порой Труденцова не понимала, когда эта безумная издевается, а когда говорит серьезно.
- С какой Катюшей?
- Ну как же, с Катериной Петровной Крыжовниковой, 1954 года рождения, крашенной блондинкой, очень приятной особой с привычкой плевать санитаркам в лицо, когда они пытаются убрать ее утку. Пытались, - с кривой улыбкой прорекламировала Бригина и добавила, - вот я думаю, очень уж вы похожи, чтоб не поладить.
Нет, она серьезно издевалась. Причем, наверное, она всегда так делала.
Труденцова не ответила на хамский намек, продолжая расхаживать по помещению вдоль рядов синих пяток. Перепалки эти двое давно оставили в прошлом, теперь Бригина лишь изредка подшучивала над старухой, а та молчала. Обе привыкали к нынешнему положению дел и Эмме Захаровне это было куда труднее. Она приходила реже, старалась по крайней мере, но привычка ее не отпускала и порой Труденцова думала, что она сдохнет, свернув шею на скользких ступеньках в подвал.
Бабка посмотрела на Бригину оценивающим взглядом, как обычно. Всякий раз она уговаривала себя, что это был последний напутствующий взгляд, последний совет этой язвительной недоросли. Однако, Таисия уже давно не была недорослью – первокласный мед. эксперт, хладнокровный ко всему неприятному, совершенно небрезгливая, порой даже до безумия. Тая имела привычку беседовать со своими трупами, говорила с ними ласковее, чем с большинством обитателей клиники, и юмор имела той самой специфической разновидности, о которой сочиняют анекдоты. Конечно, это был всего лишь ее способ снять напряжение и страх перед мертвечиной. Но со стороны Бригина выглядела довольно таки странно, как собственно, и полагается порядочному патологоанатому.
Кто-то когда-то сказал, что врач – мужская профессия. Значит и анатом тоже? Нет, извольте, к Бригиной иногда приходили такие родственники умерших, такие мужья и братья, что один взгляд на недожитка заставлял их хлопнуться в обморок. А Тая оставалась совершенно спокойной, себе на уме.
На вид она не была ни крепкой ни худой – нечто среднее, правильно оформленное, но не совсем стандартное. Руки у Таисии были длинными, болтались по бокам от туловища, рукава рубашек приходилось то перешивать, то закатывать. Вроде бы туловище пропорциональное, но высокий рост и широкие бедра, в сочетании с совершенно лишней сутулостью создавали обманчивый эффект несуразности. В добавок к тому, Бригина сознательно носила широкую висящую одежду, не заботилась о внешности совершенно. Когда то у нее было приличное каре, но со временем, и периодом усиленного игнорирования волосы ее превратились в копну жгуче-каштановой торчащей во все стороны соломы. Лицо Бригиной, худое и вытянутое центровалось острием длинного и относительно-прямого носа, над которым расползлась парочка широких бровей, а уж из-под них смотрели глубоко посаженные, цепкие, серые глаза. Всем этим набором Тая могла бы составить вполне симпатичное личико, если б захотела. Но патологоанатом больше любила корчить рожи, чем строить глазки.
В общем, внешность, для ненормальной затворницы анатомического театра также была подходящей. Эмма Захаровна была вынуждена признать, что лучшей замены ей Арго и Скобинович найти просто не могли, более того – Бригина была куда лучше Труденцовой. Возможно, причиной тому был трезвый ум старухи, который охранителю лежанок дохликов только мешал нормально существовать.
Захаровна отвела глаза, вздохнула и вместо того, чтоб высказать Таисии очередной совет шагнула ближе к медичке и с усилием хлопнула ее по плечу. В эквиваленте нормальных человеческих действий это могло типироваться, как крепчайшее объятье, совершенно Труденцовой не свойственное. Бригина, это хорошо знала и заметив такой противоестественный жест вытаращила глаза.
- Ладно, - быстро пробормотала Труденцова, убирая жесткую ладонь, - пойду я. А то получается без дела болтаешься.
Бабка развернулась и маршевым шагом быстро ретировалась к выходу. На прощанье, отошедшая от шока Бригина, недоверчиво крикнула:
- До завтра?
- Обойдешься, - буркнула Эмма Захаровна не оборачиваясь, и гордо подумала, что ей, наконец, спустя два года, удалось избавить себя от привычки цепляться за прошлое, которое в действительности было не так уж и приятно. Теперь ей надо было переключиться на что-то другое, и потратить на переключение как можно меньше времени.
Бригина, пожав плечами, хмыкнула ей в след и занялась своей работой. Ее не интересовали больше такие мелочи, как чья-то перемена в самосознании. «Бабка оставила в покое, ну и славно.» думала патологоанатом методично и любовно раскладывая инструменты на столике перед собой.
Пять минут назад, в самую жаркую пору нравоучений Труденцовой, у Таисии зажужжал пейджер, и из реанимации поступило сообщение о «возможном новом посетителе». Вероятность, того что кто-то сейчас этажом выше умирает по своему обрадовала готовую к работе Бригину и слушая крики Захаровны, она уже готовилась к приему. В данном контексте можно даже сказать «по-королевски».
Нет, Тая не радовалась смерти. Она радовалась возможности поработать. А так как эти две вещи в ее случае были нераздельно связаны, Бригиной приходилось улыбаться там, где обычные люди плакали навзрыд и нюхали нашатырный спирт. Вот и сейчас она улыбалась, размышляя и о работе и о чем-то своем, о чем даже автор не способен вам поведать, ввиду сюрреалистичности мыслей девушки.
Ну, впрочем, как бы там ни было, улыбалась она не долго. Через весьма краткий срок в широкие двери морга вкатилась, подталкиваемая санитаром, тележка с чем-то подозрительно мешковатым, накрытым белоснежной простыней.
Тая потерла руки.
- Личность установлена? Родственники есть? – лениво протянула она, отгибая краешек белой ткани.
- В документах было имя, Таисия Львовна. Скоро, вроде как, придет жена. Все в карточке… - промычал санитар и слегка струхнувший от внезапной улыбочки Бригиной, попятился к двери.
Патологоанатом осталась наедине с неким Павлом Андреевичем Ставригиным, умершим, скорее всего, от пулевого ранения, как гласили записки реаниматологов.
Тая, вежливо поздоровавшись с пациентом, решительно начала осмотр. Дырка от пули и не одна обнаружилась очень скоро, Бригина подумала, что неровен час к ней наведаются из прокуратуры. Хорошенько подумав, Тая решила, что, чтоб узнать почему этого бедного лысеющего музейщика застрелили ей нужно будет хорошенько его вскрыть… но для этого требовалось согласие жены.
Поэтому, Бригина с легкой грустью оставила Павла Андреевича в покое и накрыв простыней, закурила, сев на свободное «койко-место».
Еще пятнадцать минут, шесть приконченных сигарет, и в коридоре подвала послышались робкие шаги со всхлипываньями.
Мгновенье и по-дурацки ухмыляющаяся Бригина стояла напротив серой женщины средних лет, сжимающей в руках трупик от носового платка.
- Ставригина? – мявкнула Таисия провожая посетительницу к одному из накрытых простынями бугров.
- Д-да… - промямлила женщина, слегка упираясь твердой хватке странной докторши.
- Вот этот ваш муж? – Бригина остановилась, и резко без предупреждения откинула одно из покрывал, под которым скрывался… кусище развороченного мяса.
- А-а… - Ставригина вскрикнула и грохнулась на пол.
- Ну что ж вы… - хихикнула Бригина, - я просто мертвецом ошиблась.
Приведя в чувство тетку Таисия смиренно выслушала глубоко оскорбленные излияния и пару раз извинившись показала Ставригиной целый труп мужа. Та еще поплакала немного, но на ее лице было заметно облегчение – по сравнению с первым демонстрантом Павел Андреевич выглядел вполне прилично.
В конце концов, Бригиной пользуясь своей замысловатой тактикой легко выторговала у вдовы разрешение на вскрытие.
А вскрыв Ставригина, уже после ухода женщины, Тая обнаружила нечто настолько замечательное, нечто настолько тронувшее ее стремящуюся к прекрасному душу, что не снимая ни перчаток, ни сдергивая с себя заляпанный фартук она понесла это прекрасное туда, где в часы обеда в одиночестве должна была пребывать Василика Павлова – ее подруга с институтской скамьи.
«Монета! Улика по делу следствия…но, Все Заветы Атеистов, такая красивая!» так думала Бригина, собираясь перед тем как отдать в лапы милиции драгоценную вещь, показать ее своей подруге.
Влетая в тупиковый конец коридора, где стояла аптека, Тая кричала:
- Вась, смотри у Ставригина в кишках был червонец времен Грозного!
Она наверно, улыбалась как положено полоумной, когда встретилась глазами вовсе не с удивленной Павловой а с неким крючковатым неприятным субъектом, глядевшим на нее с видом абсолютного презрения.
- Здрасте, - Таисия заметила, что помимо неизвестного черного человека, в коридоре собрались Скобинович, Кузнецова и сама Павлова, причем все трое смотрели на патологоанатома со схожим выражением лица.
- Кто? – задал единственный вопрос неприятный в черном, слегка побледнев при виде багровых пятен на фартуке Бригиной. Девушка обескураживающе улыбнулась:
- Взаимно! - фыркнула она, аккуратно засовывая монетку в карман и стягивая багровые перчатки.